Американха - Страница 59

К оглавлению

Тейлор взбудоражился.

— Можно я помогу? Можно? — спрашивал он у чистильщика.

— Нет, спасибо, дружище, — отвечал тот. — Я справлюсь.

— Надеюсь, не с моей комнаты начнет, — проговорила Морган.

— А что? — поинтересовалась Ифемелу.

— Не хочу, и все.

* * *

Ифемелу хотелось рассказать Кимберли о чистильщике, но Кимберли, вероятно, застесняется и станет извиняться за то, что совсем не ее вина, как она часто — слишком часто — извинялась за Лору.

Наблюдать, как Кимберли дергалась, чтобы все сделать правильно и не понимая, как именно — правильно, — сплошное расстройство. Расскажи Ифемелу про чистильщика, поди знай, как откликнется Кимберли: рассмеется, извинится, схватится за телефон и позвонит в компанию жаловаться.

И потому она рассказала Кимберли про Тейлора и апельсин.

— Он правда думал, что косточки в апельсине — это плохо? Вот потеха-то.

— Морган, конечно, быстро объяснила ему, что к чему, — сказала Ифемелу.

— Ну разумеется.

— Когда я была маленькой, мама говорила мне, что, если я проглочу косточку, у меня на голове вырастет апельсиновое дерево. Не одно тревожное утро провела я у зеркала. Тейлору, по крайней мере, эта детская травма не грозит.

Кимберли рассмеялась.

— Привет! — Через черный ход явилась Лора с Афиной, крошечной деткой-былинкой, волосики жидкие до того, что просвечивал бледный череп. Худышка. Может, из-за Лориных овощных пюре и жестких диетных правил ребенок недокормлен.

Лора поставила на стол вазу.

— Завтра будет смотреться шикарно.

— Красиво, — сказала Кимберли, склоняясь поцеловать Афину в макушку. — Вот буфетное меню. Дон считает, что подборка закусок слишком простенькая. Ну не знаю.

— Хочет добавить? — спросила Лора, оглядывая меню.

— Он решил, что она простовата, очень был мил по этому поводу.

В детской Афина расплакалась. Лора отправилась к ней, и вскоре последовали уговоры:

— Хочешь эту, милая? Желтую, или синюю, или красную? Какую хочешь?

Дай ей одну любую, подумала Ифемелу. Перегружать четырехлетнего ребенка выбором, налагать на него бремя принятия решения означает отнимать у него безмятежность детства. Взрослость уже не за горами, и там человеку предстоит принимать все более и более сумрачные решения.

— Капризничает сегодня, — сказала Лора, возвращаясь в кухню, когда плач Афины унялся. — Свозила ее на осмотр после ушной инфекции, и с ней весь день одни хлопоты. А, и я сегодня познакомилась с совершенно очаровательным нигерийцем. Приезжаем мы в поликлинику, а там новый врач, только что вышел на работу, нигериец, заскочил поздороваться. Напомнил мне вас, Ифемелу. Я читала в интернете, что нигерийцы — самая образованная иммигрантская группа в стране. Само собой, это ничего не говорит о тех, кто живет меньше чем на доллар у вас дома, но, когда познакомилась с тем врачом, я вспомнила о той статье, и о вас, и о прочих привилегированных африканцах, кто живет в этой стране. — Лора примолкла, и Ифемелу, как это часто бывало, почувствовала, что Лоре еще есть что сказать, но она сдерживается. Странно это — когда тебя именуют привилегированным. Привилегированные — это Кайоде Да Силва, у которого паспорт разбух от пограничных штампов, кто ездил в Лондон на лето и в клуб «Икойи» поплавать, кто мог походя бросить: «Мы к французикам, за мороженым».

— Меня за всю жизнь никто ни разу не называл привилегированной! — сказала Ифемелу. — Приятно.

— Думаю, сменю врача, пусть этот Афину лечит. Чудесный он, такой ухоженный, учтивый. Доктор Бингэм меня не очень-то устраивал — с тех пор как доктор Хоффмен ушел, во всяком случае. — Лора вновь взялась за меню. — У меня в магистратуре была одна женщина из Африки, прям как этот врач, — из Уганды, кажется. Чудесная, а с другой афроамериканкой у нас в классе не ладила совсем. У нее всяких этих заморочек не было.

— Вероятно, когда отцу-афроамериканцу не разрешали голосовать, потому что он черный, отец-угандец баллотировался в парламент или учился в Оксфорде, — предположила Ифемелу.

Лора уставилась на нее, состроила насмешливо-растерянную гримасу.

— Погодите, я что-то упустила?

— Я просто считаю, что это упрощенческое сравнение. Нужно чуть больше понимать историю, — сказала Ифемелу.

Губы у Лоры скривились. Она пошатнулась, но собралась.

— Ну, пойду заберу дочь и добуду каких-нибудь книг по истории в библиотеке, если смогу разобраться, как они выглядят! — заявила Лора и выскочила вон.

Ифемелу чуть ли не слышала, как у Кимберли бешено стучит сердце.

— Простите, — произнесла Ифемелу.

Кимберли покачала головой и пробормотала:

— Я понимаю, что с Лорой бывает непросто. — Взгляд уперт в салат, который Кимберли перемешивала.

Ифемелу поспешила наверх к Лоре.

— Простите. Я только что вам нагрубила и хотела извиниться. — Но неловко ей было только из-за Кимберли — та принялась мешать салат так, словно собиралась сделать из него пюре.

— Все нормально, — фыркнула Лора, приглаживая дочери волосы, и Ифемелу знала, что Лора еще долго не размотает на себе шерстяную шаль обиженной.

* * *

Назавтра, кроме чопорного «здрасьте», Лора ни словечком Ифемелу не одарила. Дом наполнился невнятным бормотанием, гости подносили бокалы к губам. Они все походили друг на друга, наряды приличные и осторожные, чувство юмора — приличное и осторожное, и все они, как и подобает верхам американского среднего класса, слишком часто употребляли слово «чудесно».