Американха - Страница 137

137

Фред рассуждал о Нолливуде — чуть громковато:

— Нолливуд — это общественный театр, вот правда, и, если так к нему относиться, его можно терпеть. Это для массового потребления — или даже для массового участия, это не личное переживание кино. — Он смотрел на нее, просил взглядом ее согласия: им, таким вот людям, не полагалось смотреть нолливудские фильмы, а если они их смотрели, то лишь из соображений увеселительной антропологии.

— Мне нравится Нолливуд, — сказала Ифемелу, хотя тоже считала, что такие фильмы — скорее театр, нежели кино. Позыв противоречить оказался сильнее. Если она размежуется, может, окажется чуть менее тем, кем опасалась стать. — Нолливуд, может, и мелодраматичен, так и жизнь в Нигерии мелодраматична.

— Правда? — сказала женщина из Нью-Хейвена, стискивая стаканчик в кулаке, словно сочла это настоящей диковиной — что человеку в этой компании может нравиться нолливудское кино. — Это такое оскорбление моему интеллекту. В смысле, продукт же плох. Что это говорит о нас?

— Но Голливуд делает столь же плохое кино. Просто освещение получше, — сказала Ифемелу.

Фред рассмеялся — слишком от души, — чтобы она знала: он — на ее стороне.

— Дело не только в технике, — продолжила женщина из Нью-Хейвена. — Сама индустрия ретроградна. Образ женщины, допустим? Это кино более женоненавистническое, чем само общество.

Ифемелу увидела на другой стороне бассейна мужчину, чьи широкие плечи напомнили ей об Обинзе. Но для Обинзе он был слишком высок. Ифемелу задумалась, как бы Обинзе отнесся к такому сборищу. Пришел бы вообще? Его выслали из Англии, как ни крути, может, он бы и не счел себя возвращенцем.

— Эй, вернитесь, — окликнул ее Фред, придвинувшись ближе, вторгаясь в ее личное пространство. — Вы где-то витаете.

Она натянуто улыбнулась.

— Уже нет.

Фред разбирался, что к чему. В нем была уверенность человека с практической сметкой. Вероятно, у него гарвардская степень в деловом администрировании, он умеет вставлять в разговор слова «емкость» и «ценность». И снятся ему не картинки, а факты и цифры.

— В МУЗОНе завтра концерт. Вам нравится классическая музыка? — спросил он.

— Нет. — Ей казалось, что она не нравится и ему.

— Желаете полюбить классическую музыку?

— Желать что-то полюбить видится мне странным, — сказала она, и Фред стал ей любопытен, смутно интересен. Они поговорили. Фред упомянул Стравинского и Штрауса, Вермеера и Ван Дейка, сыпал избыточными отсылками, слишком много цитировал, устремленья — все за Атлантикой, и слишком он был прозрачен в этом своем отыгрыше, слишком рвался показать, сколько всего он знал в мире Запада. Ифемелу слушала, внутренне широко зевая. Она в нем заблуждалась. Не тот он тип, что считал весь мир бизнесом. Он был импресарио, хорошо смазанным и умелым, из тех, кто мастерски лепит и американский акцент, и британский, кто знает, что сказать иностранцам, как сделать иностранцу уютно, и кто легко добывает заграничные гранты под сомнительные проекты. Она задумалась, каков он под этой ловкой оболочкой.

— Так пойдете на эту тусовку с напитками? — спросил он.

— Я устала, — сказала она. — Думаю, поеду домой. Но вы мне позвоните.

Глава 49

Моторка скользила по пенистой воде, мимо пляжей с песком цвета слоновой кости, мимо деревьев с бушевавшей сытой зеленью. Ифемелу смеялась. Поймала себя на полусмехе и всмотрелась в свое настоящее: на ней — оранжевый спасжилет, в сереющей дали — корабль, вокруг друзья в солнечных очках, они едут к подруге Прийе в пляжный домик, где станут жарить мясо и носиться босиком. Она подумала: я и правда дома. Дома. Ифемелу больше не слала Раньинудо эсэмэсок с вопросами, как быть: «Мясо покупать в “Шопрайте” или послать Иябо на базар?», «Где купить вешалки?» Теперь она просыпалась под вопли павлинов, выбиралась из постели и жила свой день со знанием дела, все привычки — без раздумий. Записалась в спортзал, но сходила туда лишь дважды, поскольку после работы предпочитала встречаться с друзьями, и, хотя каждый раз собиралась не есть, все равно уминала многоэтажный сэндвич и выпивала один-два «чэпмена» — и решала отложить спортзал. Одежда на ней стала сидеть туже. Где-то на задворках ума она хотела сбросить вес, прежде чем увидеться с Обинзе. Не позвонила ему: лучше подождать, пока не вернется былая стройность.

На работе ею овладевала ползучая бесприютность. «Зоэ» удушал ее. Все равно что ходить в кусачем свитере в холод: не терпится стащить его с себя, но Ифемелу опасалась того, что может произойти следом. Она часто подумывала завести блог, писать обо всяком интересном для нее самой, постепенно развивать его и наконец начать издавать свой журнал. Но это все было туманно, слишком многое неизвестно. Теперь, когда она вернулась домой, эта работа стала для нее якорем. Поначалу ей нравилось сочинять материалы, беседовать со светскими львицами у них дома, наблюдать за их жизнью, заново усваивать тонкости. Но вскоре стало скучно, и интервью она отсиживала, слушая вполуха и участвуя вполсилы. Всякий раз, заходя на зацементированные дворовые участки этих дам, Ифемелу мечтала о пляжном песке под пальцами ног. Слуга или ребенок впускал ее внутрь, усаживал в гостиной, отделанной кожей и мрамором, напоминавшей чистый аэропорт в богатой стране. А затем появлялась мадам, добродушная и приветливая, предлагала питье, иногда — еду, а затем устраивалась на диване: разговаривать. Все эти мадам, которых Ифемелу интервьюировала, похвалялись своими владениями, тем, где побывали сами и куда съездили и что там насвершали их дети, а подытоживали всё Богом. «Благодарим Господа». «Это все дела Господни». «Бог крепок». Уходя, Ифемелу думала, что могла бы клепать такие материалы без всяких интервью.

137